Ожидаемо, враг сделал ход именно тогда, когда охотник ушёл. Крик дозорных прозвучал почти одновременно с грохотом револьверов и щелчками тетивы. Видимо, торговцы наконец-то поняли, что терять им нечего. И кинулись в бой.
Правда, не против нас — а против своих же рабов. Туда, где у них были припасы и боезапас для оружия.
А рабы, недолго думая, бросились к нам. А мы — начали отчаянно стрелять по торговцам.
В этой свалке не могло быть ни правил, ни тактики, ни продуманности…
Я трижды выстрелил из револьвера, а взамен получил царапину болтом и пулю в ногу. Оставшиеся в барабане патроны выпускал, уже лёжа на земле. И даже в кого-то попал. А вот перезарядиться так и не успел…
Всё было кончено. Никто из торговцев сдаваться не стал. Восемь трупов рабов и трое наших: два арбалетчика и один разведчик.
И куча раненых, которые без «лечилок» очень скоро тоже стали бы трупами. Хотя в этом вопросе ни в чём нельзя было быть уверенным…
На этот раз враги решили забрать с собой на тот свет как можно больше людей. И в чём-то даже оказались успешны, ироды клятые…
Поэтому, пока из меня извлекали пулю, я думал только об одном. Если нам такое устроили сорок противников, то в какую же кровавую баню превратится штурм их лагеря?
Вот только был ли у нас другой выход?..
Глава 13
Совершенно бесчеловечная
Дневник Листова И. А.
Сто четвёртый день. Плата за вещи…
Мы, люди, иногда сами себе кажемся странными. Бывает, человек как бы отступает на пару шагов от своего «я», с интересом рассматривая его со стороны. И ощущая себя каким-то мудрецом, эльфом — или хотя бы просто сторонним наблюдателем.
Вот так и у меня случилось… Просто я был ранен, и у меня появилась уйма свободного времени, чтобы поразмыслить над произошедшим.
Что получили мы? Много патронов, двенадцать револьверов, три ружья и сорок четыре арбалета. Чем мы заплатили? А заплатили мы тремя трупами. И после этого облегчённо выдохнули, потому что всё равно вышло лучше, чем в прошлый раз.
Три трупа. Безвозвратных. То есть, вот были люди — а теперь нет людей. Это, само по себе, морально и психологически тяжело, но… Даже если отбросить в сторону эти социальные наслоения… И даже если представить, что нравственность у нас где-то на уровне кроманьонцев — всё равно получается плохо. Почему?
А сколько револьверов, ружей и патронов могли бы принести эти трое, если бы остались живы? Уверен, предложи им кто выжить и просто отдавать половину баллов на благо общества — не отказались бы. И даже эта половина баллов принесла бы раз в десять больше. А всем нам стоило бы всерьёз подумать об этом…
Вот только мы, люди, не можем принять такую картину мира. Просто отказываемся её принимать. Потому что в этой картине мира мы потеряли больше, чем приобрели. Мы проиграли, хоть и победили. И это страшное осознание заставляет по-другому взглянуть на прошлый бой. И на свои собственные действия.
Хотя, конечно, это не мешало мне с радостью поглядывать на добычу… Половина которой, кстати, на этот раз была обещана Кукушкину, в пользу города.
Да и сам факт того, что оружие не достанется врагу, тоже радовал…
Если коротко — это и был результат сто третьего дня для меня. Как дважды раненый, я позволил себе законный выходной, пока другие работали. Плечо к концу дня почти зажило, благодаря «лечилкам» и отдыху, а вот нога по-прежнему сильно болела. Особенно при ходьбе.
Однако не посетить утреннюю похоронную церемонию я не мог. Я тут вроде как бы старший. Значит, надо хотя бы короткую речь толкнуть…
А у меня в голове, как обычно в такие моменты — пусто-пусто было…. Вышел, положил первый камень на могилу, постоял секунду… И, выдавив из себя что-то стандартно похоронное, ухромал в сторонку.
Ну не умею я скорбеть публично. Вот сам с собой — пожалуйста. Даже слезу пущу, если мне очень грустно. А на людях… Нет! Скажут ещё, что я неправильно убиваюсь… Советы начнут давать — обычно один глупее другого… Нет-нет-нет! Мир вашему праху, братья! И жаль, что вас нет с нами. Но дальше я пойду искать укромный угол, чтобы предаться скорби по вам в гордом одиночестве.
Впрочем, я уже от всей души наскорбелся в предыдущий день. И этот раз просто пошёл собирать вещи с унылой мордой хронического поедателя лимонов…
— Расстроился? — спросила Кэт, проходя мимо и заметив выражение моего лица.
— Нет, что ты!.. Радуюсь трём трупам среди доверенных мне людей! — не удержался я от язвительного ответа. — Прямо вот мечтал кого-нибудь похоронить!..
— Хм… — вздёрнув брови, девушка покачала головой, но комментировать не стала.
Каюсь, чуть-чуть сорвался. Ещё и на невиновном. Надо будет извиниться… Я глянул вслед девушке и понял, что она так и не ушла далеко.
— Извини… — решил я не откладывать неприятное занятие в долгий ящик. — Совсем я чего-то не в духе…
— Ну мы все сейчас такие… — девушка пожала плечами. — Как нога? Идти сможешь?
«А! Вот почему она тут рядом стояла, выслушивая мои желчные ответы!.. — наконец, додумался я до очевидного. — Боится, что придётся меня снова поддерживать! Ну уж нет… Вано, ты сильный, смелый, и никогда больше девушки не будут таскать тебя на руках! Ну или, точнее, поддерживать плечом…».
В конце концов, это немного унизительно… Когда ты начинаешь от слабости заваливаться вбок, а под твоим весом пыхтит и сопит красивая девушка — и вовсе не оттого, что ей очень нравится этот интимный процесс… В общем, нафиг. Лучше останусь мужиком и не буду рушить своё хрупкое эго.
— Смогу… — в итоге, ответил я Кэт. — Кто у нас лежачий?
— Пятеро не могут идти. Их пока понесём, — ответила Кэт, а затем добавила при виде того, как я морщусь, вставая с рюкзаком за плечами: — Ты точно сможешь идти? Может, часть вещей передашь кому-нибудь?
— М-м-м-да? Это кому же? — с улыбкой поинтересовался я и огляделся.
Передавать было некому. Ну если не считать питомцев. Правда, они у нас не ездовые или тягловые, а хищные и вредные. И поклажу таскать отказываются. Во всяком случае, пока их Кострома не заставит.
А на Русого даже валькирия не может повлиять… Потому что влиять там не на что! Кто-нибудь видел у Русого сияние чистого разума в глазах? Вот! И я о том же: только безграничная дурь!
Остальные — в том числе, и освобождённые рабы — ничем мне помочь не могли. Всё и так были загружены, как муравьи. Так что перекладывать поклажу на чужие плечи я отказался. Вытерплю как-нибудь…
— Ну да… Особо некому, — признала Кэт и, сняв с плеча винтовку, протянула мне. — Возвращаю?
— Себе пока оставь!.. — отмахнулся я. — Ну если, конечно, таскать не тяжело. Мне и револьвера пока хватит.
— Слушай, Вано-о-о… — подозрительно прищурив глаза, протянула Кэт. — А чего это ты такой добрый?
— Ты ошибаешься! Я всё такой же злой и продуманный! — гордо ответил я. — А винтовку я тебе временно оставил… Чтобы ты эту тяжесть сама тащила!
— А, ну вот. Теперь вижу: не подменили! — обрадовалась Кэт.
И не ушла… Теперь настала моя очередь смотреть на неё, исполнившись самых чёрных подозрений. Но девушка продолжала, как ни в чём не бывало, стоять рядом.
— Я тебе в переходе буду немного помогать! — наконец, заявила она, когда я, кажется, уже дырку в ней взглядом просверлил. — Кстати, а ты когда-нибудь думал, почему нас всех СИПИНы так перемешали?
— Нет… — признался я, тяжело вздохнув.
— А я вот думала… Мне кажется, в этом есть какой-то смысл, понимаешь? — Кэт внимательно уставилась на меня, и пришлось делать вид, что я внимательно слушаю и даже согласен с ней. — Зачем было и с той, и с этой стороны от экватора русских высаживать? Ну ведь логично же предположить…
— Ты всю дорогу собралась болтать? — хмуро уточнил я, начиная понимать, что надо мной, кажется, издеваются.
— Эй! Я твою винтовку, между прочим, тащу! — Кэт засмеялась, а в глазах её мелькнул озорной блеск. — Ты не можешь отказать мне в такой мелочи, как свободные уши!